Городок провинциальный. Часть пятая

Часть пятая - Училище.

   Для нашей семьи Училище значило очень многое. Именно в Училище пришел на работу мой отец после того, как демобилизовался.  Работал мастером, попутно вел занятия  в  спортивных секциях  бокса и вольной борьбы, учился в заочном институте.  Судя по всему, тренером он был неплохим, потому что его подопечные неоднократно занимали призовые места на районных и областных соревнованиях. В то время занятия боксом и борьбой, в основном, вольной и классической, чуть позже самбо, пропагандировались также, как и футбол. Про одного  из своих ребят, выбравшего спортивную карьеру, отец рассказывал, что тот  стал впоследствии чемпионом страны по боксу. Отец продолжал вести занятия в секциях и после того, как закончил институт и перешел на работу сначала в конструкторский отдел АСРЗ, а затем в "Речной Регистр"  - что-то вроде ГАИ на реке. Свою активную тренерскую работу отец закончил только после возвращения в Училище в качестве директора.

  Курсанты училища носили черную форму: гимнастерка, брюки, черный бушлат и фуражку похожую на те, что носили ученики ремесленных училищ. Ремень с барельефом переплетенных букв «Т» и «Р» на бляхе - Трудовые Резервы. Большинство ребят жило в общежитие училища. И были очень сплоченной командой на улицах поселка и танцплощадке. На моей памяти название училища трансформировалось из ФЗО в ФЗУ, затем  СПТУ и, наконец, ГПТУ. Правда, в «официальной» истории города говорится, что ГПТУ было сформировано на базе училища ФЗО. Вход на территорию училища проходил через ворота с аркой, на которой было выписано красивыми буквами Фабрично Заводское  Обучение. Училище располагалось в одноэтажном деревянном здании с двухскатной крышей длиной, как  мне кажется, не менее ста метров. Ровно посередине располагался вход в здание. В одной половине располагались жилые комнаты общежития, кубрики, с другой - классные комнаты. 
 В жилой половинке, оставшейся от огромного барака, и используемой  как эпидемический изолятор во время вспышки холеры на юге, я провел две недели в августе семидесятого перед отъездом в Москву. 

  Рядом располагалось небольшое здание производственных мастерских. Но основные производственные навыки курсанты получали непосредственно на верфи Судоремзавода. От территории Судоремзавода училище отделял овраг, очевидно высохший ерик. Напротив входа в здание училища ерик был частично засыпан. Земляная перемычка отделяла часть ерика с оборудованным на его дне пулевым  тиром, где, собственно, и проходили все районные соревнования по пулевой стрельбе от той части, где располагался небольшой стадион. В составе команды своей школы я несколько раз принимал участие в стрелковых соревнованиях в тире Училища. В заборе, окружающем территорию Судоремзавода и проходившем по краю ерика, в том месте, где к нему примыкала земляная перемычка,  была проделана калитка для прохода учащихся на практические занятия на участках верфи.  За забором, прямо напротив здания училища, располагался корпус механического цеха верфи. Собственно, такой же, как и училище,  барак, только повыше. Тогда еще все станки  приводились в действие от одного  общего двигателя и к каждому станку от общего вала, проходившего под потолком, тянулся длинный приводной ремень. Приводной ремень имел скверную привычку соскакивать со шкива, и поэтому для пуска станка требовалась определенная сноровка. Причем, каждый станок имел свои специфические особенности пуска. Как правило, надо было точно знать, в каком месте придержать подручным ломиком ремень, чтобы тот во время пускового рывка не соскочил со шкива. Впервые отец  привел меня к себе на работу и в механический цех, когда мне было лет пять-шесть.  Он продемонстрировал мне включение токарного, фрезерного, строгального станков, а потом занялся вытачиванием какой-то  лодочной детали, полагая, что я,  разинув  рот,  стою рядом, наблюдая за его действиями. Как бы ни так! Я тут же отошел к приглянувшемуся мне станку и после недолгих колебаний подсмотренным движением  повернул рычаг, приводящий станок в действие. Неожиданно, это оказалось совсем нетрудно сделать. Естественно, ремень слетел со шкива, но, что самое скверное – почему-то слетели ремни  и на нескольких  других, не включенных станках. Отцу пришлось повозиться, пока он в одиночку заправил на место все соскочившие ремни.  После чего решил больше не искушать судьбу и отправился со мной домой.  Потом я частенько ходил вместе с отцом в училище, но одного он меня больше не оставлял ни на минуту. Слесарная мастерская  училища, вообще, была моим любимым местом. Думаю, неудивительно, что пользоваться напильником, молотком  и сверлильным станком, настоящим, а не учебным, я научился гораздо раньше, чем читать и писать.  Однажды, это когда я уже учился в школе, отец уж как-то очень строго стал упрекать меня за  длительное и безрезультатное «корпение» над задачками, а я не выдержал, и выразил готовность  отремонтировать электронасос вместо поиска решений этих математических шарад.  Мне было лет десять-одиннадцать, когда отец показал мне,  как надо пользоваться сварочным аппаратом. Никогда не забуду того ощущения «живой» дуги, и своего первого электрода, сожженного по самый держатель за один проход шва. Позже, когда был построен новый учебный корпус, я частенько приходил  в класс, оборудованный чертежными приборами – кульманами, чтобы выполнить школьные задания по черчению. Я исписал чертежным шрифтом два аккуратно разлинованных в косую линейку ватманских листа формата А0, прежде чем  отец признал мою «писанину» удовлетворительной. Зато потом в институте я оформлял чертежи половине группы.  Как чертит отец, я наблюдал, можно сказать, с пеленок. Я еще ходил в детский сад, а он по вечерам чертил. Потом я пошел в школу, а отец чертил. В то время в институтах чертили очень много. Особенно на технических специальностях. Отец чертил, а я «подсматривал», взобравшись на стул.  Надо ли говорить, что основные линии, оси координат и общие виды в изометрии я начал рисовать раньше, чем буквы. Да, я и рисовал-то, как чертил. Благо моей любимой темой были корабли, особенно часто «Крейсер Аврора»,  легко поддающиеся «линеаризации». 

 Коллектив Училища был по настоящему сплоченным. Даже сегодня, по прошествии четырех с половиной десятилетий, я могу назвать с десяток фамилий  сотрудников Училища - Покусаев, Воловиков, Теслин, Карпенко, Халяпин, Криушин, Болтенко, Тихон, Селин, Куликов, Слащев, Марков, Жидов, Сячин.  

  Сколько себя помню костяк  коллектива  училища оставался неизменным. К тому десятку сотрудников, с которыми я познакомился в детстве, с годами добавились несколько «молодых», остальные приходили и уходили, не выдерживая психологической нагрузки. Труд учителя не прост по определению, а наличие общежития, заселенного  несколькими сотнями разновозрастных сорванцов делает его тяжелым испытанием, требуя, буквально, круглосуточного внимания. Вызов на работу  поздно вечером, а то и среди ночи в связи с каким-нибудь происшествием был обычным делом. Поэтому, наверное, все радовались любой возможности расслабиться. Отмечали вместе и государственные праздники и семейные. Самыми массовыми мероприятиями были, конечно, празднование Нового Года и выезд на картошку. Украшенная живая елка на Новый Год была непременным атрибутом и детских утренников и вечеров взрослых.

 Для сотрудников училища, как и работников всех остальных предприятий Петропавловки, на островах в пойме реки выделялись делянки под посадку картофеля.  Люди перекапывали землю, пару-тройку лет сажали картофель, потом на этом «облагороженном»  месте высаживались саженцы деревьев, а делянки под картофель выделялись в другом месте поймы.  Первый выезд коллектива на поле, как правило, выглядел особенно впечатляюще. Собирались все у ворот училища рано утром, еще только-только серело небо.  С супругами, детьми, с  котомками  харчей и оклунками семенной картошки все шли на паром, который вез эту разношерстную компанию к выделенному  месту. На месте делили по жребию участки, размечали их. Иногда еще после этого приходил трактор, а чаще – волы, и перепахивали поле.   Организационная часть мероприятия занимала почти полдня, и уж только потом начиналась, собственно, посадка картошки. За один день засадить весь участок удавалось редко.  Обычно на посадку уходило два, три дня. Выходных дня. Тогда это был один день в неделю.  Пока мужчины дружной толпой ходили из одного угла поля в другой, а женщины судачили  - дети обследовали окрестности.  Как-то раз нам достался участок на берегу озера в урочище Грязное, причем размечены были только начальные части участков, а концы их были скрыты водой озера. От озера к реке шла канава заполненная водой по пояс. Переправлялись через канаву по бревну и с большой опаской. К тому времени, когда мы закончили посадку картошки (закончился посадочный материал), озеро подсохло,  и от конца засеянной полосы делянки до воды в озере уже было с десяток метров. В августе канава превратилась в ручеек шириной не более ладони, по дну которого, изредка, ползком на брюхе проползала рыбная мелочь, пытавшаяся спастись из пересыхающего озера.  Само озеро буквально кишело рыбной мелочью.  Я  с приятелем  оттащил несколько ведер с водой из озера в реку.  Просто черпали ведром воду из озера – и оно оказывалось битком набито рыбной мелочью. Кого там было больше – щурят, окуньков или плотвы, не берусь сказать. Вода в ведре буквально кипела. Некоторые мальки  даже ухитрялись выпрыгивать из ведра через край. Тащить полное ведро надо было  метров пятьсот – в двенадцатилетнем возрасте мы быстро умаялись, но  гордились тем,  что спасли хотя бы несколько сотен мальков.  В октябре на самом глубоком месте бывшего озера осталось лишь зеленая клякса толстого слоя ряски. По бывшему дну озера разгуливали толпы птиц  и свежий осенний ветерок доносил со стороны болота  тяжелый смрадный запах тухлятины.

  Картошку довелось сажать и в Грязном, и в Сабурово, на Гатке и на Маслиевом. После того как отец приобрел  автомобиль Москвич, картошку стали сажать в местах автомобильной доступности.

  Второй  массовый сбор на картошку проходил в день массовой копки. Опять собирались на паром рано утром по осеннему холодку, нагруженные кипами меченых мешков, но на этот раз обычно компанию сопровождал грузовик для перевозки картошки с поля на паром, а затем с берега по домам  поселка.  Те, у кого были лодки, вывозили картошку самостоятельно. Нам с матерью как-то пришлось отправиться копать картошку в районе Гатки вдвоем – отец был в командировке, а охрану делянок грозились снять. Мне было четырнадцать и у нас  тогда, редкий случай, была лодка.  Мы вышли рано утром и попали в усиливающийся с каждой минутой туман.  Пока дошли до выхода из затона, где стоял чистивший русло  реки земснаряд, туман усилился настолько, что мы ползли вдоль понтонов земснаряда, едва ли не касаясь их ограждения. Потом, когда подошли к самому земснаряду,  пришлось отойти подальше, чтобы не попасть  в зону работающего  механизма и ориентироваться в движении по звуку. Прошли земснаряд, точнее его якорные тросы, и повернули к берегу, чтобы идти вдоль него. Пока маневрировали, потеряли из виду и те лодки, что шли караваном вместе с нами. Шли против течения и увидели берег только через полтора часа.  Место совершенно незнакомое.  Понятно только одно – мы на косе. Решили больше не экспериментировать – дождаться солнца и рассеивания тумана. Оказалось нас снесло вниз по Волге к Черному Яру. Хорошо еще,  на лодке был полный бак бензина. Добрались до места уже только после обеда, когда соседи выкопали половину своих делянок. Потрудились мы тогда с мамой ударно и картошку выкопали всю.  Не припомню,  чтобы я еще когда-нибудь   впоследствии так уставал.

   После того как в шестьдесят шестом отец стал директором училища там развернулось бурное  строительство.  Построили учебный корпус. К нему пристроили спортивный и актовый залы с кинопроекторной установкой. Потом появилось пятиэтажное здание общежития. Новый четырехэтажный учебный корпус. Сколько себя помню – отец всегда что-то строил.  После прочтения недавно на одном из сайтов Ахтубинска статьи о выдающихся людях города, я был немало  удивлен, узнав  о том, что строительство учебных корпусов, общежития ГПТУ преподносится, как заслуга директора Судоремзавода.  Причем,  и строительство общежития и его последующая перепланировка в жилой дом с выделением первого этажа под поликлинику, посчитаны равнозначными заслугами.  Теперь меня, при всем уважении к заслугам директора АСРЗ, не перестает мучить вопрос  - А чем же тогда занимался мой отец? Его помощники, мастера, курсанты, наконец? Перекраивать и переделывать кем-то построенное и созданное завсегда проще. В данном случае, радует уже то, что, хотя бы, совсем не сломали, как ДК Бассоль. 

Корпус Больничного комплекса Заречной части города Ахтубинск.

В настоящее время закрыт.

Дальше начиналась территория Училища

Раньше в этом месте напротив Больничного комплекса находились ворота на верфь АСРЗ.

Здесь же проходили рельсы подъездных путей.

Панорама Училища и Петропавловки со стороны СЛИПА верфи.

Панорама верфи и Поселка Речников.

Четырехэтажное здание нового учебного корпуса слева - последнее, что успел построить отец, будучи директором Училища. После него только перестраивали и разрушали. 

 Здание бывшего общежития Училища

Первое кирпичное здание комплекса Училища, построенное профессиональными строителями

  Старый учебный корпус Училища с пристройкой Спортивного и Актового залов.

Строился, так называемым, "Хозспособом". С широким привлечением труда сотрудников и курсантов старших курсов Училища.

 Фасад старого учебного корпуса.

Фотография фасада долгое время была визитной карточкой Училища.

 Судя по всему - здание бывшей котельной Училища

 Новый учебный корпус Училища

 Когда-то здесь был пафосно оформленный главный вход в Училище

 Ворота, ведущие на верфь АСРЗ.

Вид на Училище с улицы Советская.

Вообще-то, она теперь Гужвина, но вывески поменяли только на домах, начиная от улицы Шаумяна до перекрестка с улицей Карла Маркса - дальше наш односельчанин А.Гужвин , бывший губернатором  Астраханской области, никогда не заглядывал